|
|
…наконец, для наречий, произведённых от прилагательных, окончания - о и - е, а для глагольных наречий (деепричастий) особые окончания.
Самый деликатный вопрос - отличие наречий от существительных, так как критерий неизменяемости возникает чаще всего на почве разрыва связи данного слова с формами соответственного существительного, т.е. в конце концов на почве значения: мыслится ли в данном случае п р е д м е т (существительное) или нет. Весьма вероятно, что если бы у нас не было прилагательных наречий и целого ряда случаев, где связь с существительным абсолютно порвана, т.е. если бы категория наречий не имела бы своих и по форме представителей, то установление категории наречия на таких случаях, как заграницей, заграницу, представило бы большие затруднения. Впрочем, здесь на помощь может прийти и эксперимент; стоит попробовать придать прилагательное: за нашей границей, за южную границу, чтобы понять, что это невозможно без изменения смысла слов и что, следовательно, заграницей, заграницу являются наречиями, а не существительными. Что касается деепричастий, то они, конечно, составляют обособленную группу. В сущности это настоящие глагольные формы, в своей функции лишь отчасти сближающиеся с наречиями.
186
Формально они объединяются с этими последними относимостью к глаголу и якобы отсутствием согласования с ним (на самом деле они должны в русском языке иметь общее лицо, хотя внешне это ничем не выражается). Что особенно оправдывает это усмотрение в деепричастиях некоторой наречности - это их лёгкий переход в подлинные наречия: молча, стоя, лёжа и т.д. могут быть то деепричастиями, то наречиями. VI. Особой категорией приходится признать слова количественные. Значением является отвлечённая идея числа, а формальным признаком - своеобразный тип сочетания с существительным, к которому относится слово, выражающее количество. Благодаря этим типам сочетаний категория слов количественных изъемлется из категории прилагательных, куда она естественнее всего могла бы относиться, а также из категории существительных, с которыми она сходна формами склонения. Эти типы сочетаний состоят в том, что в именительном и винительном падежах определяемое ставится в родительном падеже множественного числа (при два, три, четыре - род. пад. ед. ч.), а в косвенных падежах ожидаемое согласование в падеже восстанавливается: пять книг - с пятью книгами, двадцать солдат - при двадцати солдатах[4]. Исторические причины таких странных конструкций известны, сейчас эти конструкции бессмысленны и являются пережитками, однако утилизируются языком для обозначения особой категории, которую, конечно, лишь насилуя непосредственное языковое чутьё, можно смешивать с существительными. Различие выступает очень ярко из сравнения: десять яблок, с десятью яблоками / десяток яблок, с десятком яблок; сто солдат, со ста солдатами / сотня солдат, с сотней солдат. Любопытно отметить, что тысяча с обывательской точки зрения плохо представляется как число, а скорей как некоторое единство, как «существительное», что и выражается типом связи: тысяча солдат, с тысячью солдат. Однако ход культуры и развитие отвлечённого мышления дают о себе знать: тысяча всё больше и больше превращается в количественное слово, и тысяче солдатам был роздан паёк не звучит чересчур неправильно (миллиону солдатам сказать было бы невозможно), а сказать приехала тысяча солдат, пожалуй, и вовсе смешно. Несомненно, что при пережитом падении денег и миллион и миллиард стали отвлечённее, хотя, может, в языке это и не успело сказаться.
187
VII. Есть ряд слов как нельзя, можно, надо, пора, жаль и т.п., подведение которых под какую-либо категорию затруднительно. Чаще всего их, по формальному признаку неизменяемости, зачисляют в наречия, что в конце концов не вызывает практических неудобств в словарном отношении, если оговорить, что они употребляются со связкой и функционируют как сказуемое безличных предложений. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что указанные слова не подводятся под категорию наречий, так как не относятся ни к глаголу, ни к прилагательному, ни к другому наречию. Далее, оказывается, что они составляют одну группу с такими формами, как холодно, светло, весело и т.д. во фразах: на дворе становилось холодно; в комнате было светло; нам было очень весело и т.п. Подобные слова тоже не могут считаться наречиями, так как эти последние относятся к глаголам (или прилагательным), здесь же мы имеем дело со связками (см. ниже). Под форму среднего рода единственного числа прилагательных они тоже не подходят, так как прилагательные относятся к существительным, а здесь этих последних нет, ни явных, ни подразумеваемых. Может быть, мы имеем здесь дело с особой категорией состояния (в вышеприведённых примерах никому и ничему не приписываемого - безличная форма) в отличие от такого же состояния, но представляемого как действие: нельзя (в одном из значений) / запрещается; можно (в одном из значений) / позволяется; становится холодно / холодает; становится темно / темнеет; морозно / морозит и т.д. (таких параллелей, однако, не так много). Формальными признаками этой категории были бы неизменяемость, с одной стороны, и употребление со связкой - с другой: первым она отличалась бы от прилагательных и глаголов, а вторым - от наречий. Однако мне самому не кажется, чтобы это была яркая и убедительная категория в русском языке. Впрочем, и при личной конструкции можно указать ряд слов, которые подошли бы сюда же: я готов; я должен; я рад / радуюсь; я способен («я в состоянии») / могу; я болен / болею; я намерен / намереваюсь; я дружен / дружу; я знаком / знаю (радый[5] не употребляется, а готовый, должный, способный, больной, намеренный, дружный, знакомый употребляются в другом смысле). В конце концов правильны будут и следующие противоположения: я весел (состояние) / я веселюсь (состояние в виде действия)[6] / я весёлый (качество); он шумен (состояние) / он шумит (действие) / он шумливый (качество);
188
он сердит (состояние) / он сердится (состояние в виде действия) / он сердитый (качество); он грустен (состояние) / он грустит (состояние в виде действия) / он грустный (качество); и без параллельных глаголов: он печален / он - печальный; он доволен / он - довольный; он красен как рак / флаги - красные; палка велика для меня / палка - большая; сапоги малы мне / эти сапоги - слишком маленькие; мой брат очень бодр / мой брат - всегда бодрый и т.д. То же по смыслу противоположение можно найти и в следующих примерах: я был солдатом (состояние: «j'ai ete soldat») / я солдатствовал (состояние в виде действия) / я был солдат (существительное: «j'ai ete un soldat»); я был трусом в этой сцене / я трусил / я большой трус; я был зачинщиком в этом деле / я был всегда и везде зачинщик[7]. Наконец, под категорию состояния следует подвести такие слова и выражения, как быть навеселе, наготове, настороже, замужем, в состоянии, начеку, без памяти, без чувств, в сюртуке и т.п., и т.п. Во всех этих случаях быть является связкой, а не существительным глаголом; поэтому слова навеселе, наготове и т.д. едва ли могут считаться наречиями. Они все тоже выражают состояние, но благодаря отсутствию параллельных форм, которые бы выражали действие или качество (впрочем, замужем / замужняя; в состоянии / могу), эта идея недостаточно подчёркнута. Хотя все эти параллели едва ли укрепили мою новую категорию, так как слишком разнообразны средства её выражения, однако несомненным для меня является попытки русского языка иметь особую категорию состояния, которая и вырабатывается на разных путях, но не получила ещё, а может и никогда не получит, общей марки. Сейчас формально категорию состояния пришлось бы определять так: это слова в соединении со связкой, не являющиеся, однако, ни полными прилагательными, ни именительным падежом существительного; они выражаются или неизменяемой формой, или формой существительного с предлогом, или формами с родовыми окончаниями - нуль для мужского рода, -а для женского рода, -о, -э (искренне) для среднего рода, или формой творительного падежа существительных (теряющей тогда своё нормальное, т.е. инструментальное, значение). Если не признавать наличия в русском языке категории состояния (которую за неимением лучшего термина можно называть предикативным наречием, следуя в этом случае за Овсянико-Куликовским), то такие слова, как пора, холодно, навеселе и т.п., всё же нельзя считать наречиями, и они просто остаются вне категорий. <...>
189
VIII. В категории глаголов основным значением, конечно, является только действие, а вовсе не состояние, как говорилось в старых грамматиках. Эта проблема, по-видимому, возникла из понимания «частей речи» как рубрик классификации лексических значений. После всего сказанного в начале ясно, что дело идёт не о значении слов, входящих в данную категорию, а о значении категории, под которую подводятся те или иные слова. В данном случае очевидно, что, когда мы говорим больной лежит на кровати или ягодка краснеется в траве, мы это «лежание» и «краснение» представляем не как состояния, а как действия. Формальных признаков много. Во-первых, изменяемость и не только по лицам и числам, но и по временам, наклонениям, видам и другим глагольным категориям[8]. Между прочим, попытка некоторых русских грамматистов последнего времени представить инфинитив как особую от глагола «часть речи», конечно, абсолютна неудачна, противоречива естественному языковому чутью, для которого идти и иду являются формами одного и того же слова[9]. Эта странная аберрация научного мышления произошла из того же понимания «частей речи» как результатов классификации, которое свойственно было старой грамматике, с переменой лишь principium divisions, и возможна была лишь потому, что люди на минуту забыли, что форма и значение неразрывно связаны друг с другом: нельзя говорить о знаке, не констатируя, что он что-то значит; нет больше языка, как только мы открываем форму её значения (см. по этому поводу совершенно правильные разъяснения Н.Н. Дурново в его 190
статье « В защиту логичности формальной грамматики» в журнале «Родной язык в школе», книга 2-я. 1923, стр.38 и сл.). Но нужно признать, что аберрация эта выросла на здоровой почве протеста против бесконечных рубрификаций старой грамматики, не основанных ни на каких объективных данных. В основе её лежит, таким образом, правильный и здоровый принцип: нет категорий, не имеющих формального выражения. <...> Итак, изменяемость по разным глагольным категориям с соответственными окончаниями является первым признаком глагола, точно так же и некоторые суффиксы, например -ов-|| -у-, -ну- и др., в общем, впрочем, невыразительные; далее, именительный падеж, непосредственно относящийся к личной форме, тоже определяет глагол; далее, невозможность прилагательного и возможность наречного распространения; наконец, характерное управление, например: любить отца, но любовь к отцу. Теперь понятно, почему инфинитив, причастие, деепричастие и личные формы признаются нами формами одного слова - глагола: потому что сильно (не сильный) любить, любящий, любя, люблю дочку (не к дочке) и потому что хотя каждая из этих форм и имеет свое значение, однако все они имеют общее значение действия. Из них любящий подводится одновременно и под категорию глаголов и под категорию прилагательных, имея с последним и общие формы и значение, благодаря которому действие здесь понимается и как качество; такие формы условно называются причастием. По тем же причинам любя подводится под категорию глаголов и отчасти под категорию наречий и условно называется деепричастием. Любовь же, обозначая действие, однако не подводится нами под категорию глаголов, так как не имеет их признаков (любовь к дочке, а не дочку); поэтому идея действия в этом слове заглушена, а рельефно выступает лишь идея субстанции. Ввиду всего этого нет никаких оснований во фразе а она трах его по физиономии! отказывать трах в глагольности: это не что иное, как особая, очень эмоциональная форма глагола трахнуть с отрицательной (нулевой) суффиксальной морфемой. То же и в выражении Татьяна - ах! и других подобных, если только не видеть в ах вносных слов. Наконец, из сказанного выше о глаголах вообще явствует и то, что связка быть не глагол, хотя и имеет глагольные формы, и это потому, что она не имеет значение действия. И действительно, единственная функция связки выражать логические (в подлинном смысле слова) отношения между подлежащим и сказуемым: во фразе мой отец был солдат в был нельзя открыть никаких элементов действия, никаких элементов воли субъекта. Другое дело, когда быть является существительным глаголом: мой отец был вчера в театре. Тут был = находился, сидел - одним словом, проявлял как-то свое «я» тем, 191
что был. Это следует твердо помнить и не считать связку за глаголи функцию связки за глагольную. В так называемых знаменательных связках мы наблюдаем контаминацию двух функций - связки и большей или меньшей глагольности (наподобие контаминации двух функций у причастий). Особенности и разграничение этих функций очень важно для понимания синтаксических отношений. IX. Нужно отметить еще одну категорию слов знаменательных, хотя она никогда не бывает самостоятельной, - это слова вопросительные: кто, что, какой, чей, который, куда, как, где, откуда, когда, зачем, почему, сколько и т.д. Формальным её выразителем является специфическая интонация синтагмы (группы слов), в состав которой входит вопросительное слово. Категории слов вопросительных всегда контаминируются в русском языке либо с существительными, либо с прилагательными, либо со словами количественными, либо с наречиями. <...>
***
Переходя к служебным словам приходится прежде всего отметить, что общие категории здесь не всегда явны и во всяком случае зачастую мало содержательны. X. Связки. Строго говоря, существует только одна связка быть, выражающая логическое отношение между подлежащим и сказуемым. Все остальные связки являются более или менее знаменательными, т.е. представляют из себя контаминацию глагола и связки, где глагольность может быть более или менее ярко выражена (см. выше). Я ничего не прибавлю к общеизвестному о связках, кроме разве того, что у нас как будто нарождается еще одна форма связи - это. Примеры: наши дети - это наше будущее, наши дети - это будут дельные ребята. Частица это больше всего и выражает отношение подлежащего и сказуемого и во всяком случае едва ли понимается нами как подлежащее: формы связки быть служат в данном случае главным образом для выражения времени. XI. Далее мы имеет группы частиц, соединяющих два слова или две группы слов в одну синтагму (простейшее синтаксическое целое) и выражающих отношение «определяющего» в «определяемому». Они называются предлогами, формальным признаком которых в русском языке является управление падежом. Сюда, конечно, подходят и такие слова, как согласно (согласно вашему предписанию, а в канцелярском стиле вашего предписания), кругом, внутри, наверху, наподобие, во время, в течение, вследствие, тому назад ( с вин. пад.) т.п. Однако по функциональному признаку сюда подошли бы и такие слова, как чтобы, с целью, как, напри-
192
мер в следующих фразах: я пришел чтобы поесть = с целью поесть: меня
одевали[10] как куколку = наподобие куколки. XII. Далее, можно констатировать группу частиц, соединяющих слова или группы слов в одно целое - синтагму или синтаксическое целое высшего порядка - на равных правах, а не на принципе «определяющего» и «определяемого», и называемых обыкновенно союзами сочинительными. В ней можно констатировать две подгруппы. а) Частицы, соединяющие вполне два слова или две группы слов в одно целое, - союзы соединительные: и, да, или[11] (не повторяющиеся). Примеры: брат и сестра пошли гулять; отец и мать остались дома; взять учителя или учительницу к своим детям; Иван да Марья; когда все собрались и хозяева зажгли огонь, стало веселее[12]. б) Частицы, объединяющие два слова или две группы по контрасту, т.е. противопоставляя их, - союзы противительные: а, но, да. Благодаря этому противопоставлению каждый член такой пары сохраняет свою самостоятельность, и этот случай «б)» не только по смыслу, но и по форме отличается от случаев «а)». Примеры: я хочу не большой, а маленький платок; она запела маленьким, но чистым голоском; мал золотник, да дорог; я вам кричал, а вы не слышали; вы обещали, но это не всегда значит, что вы сделаете. XIII. Те же союзы могут употребляться и в другой функции: тогда она не соединяют те или другие элементы в одно целое, а лишь присоединяют их к предшествующему. Тогда как в случае раздела XII оба члена присутствуют в сознании, хотя бы в смутном виде, уже при самом начале высказывания, в настоящем случае второй элемент появляется в сознании лишь после первого или во время его высказывания. Формально выражается указанное различие функций фразовым ударением, иногда паузой и вообще интонацией (точных исследований на этот счет не имеется). Ясными примерами этого различия может послужить разное толкование следующих двух стихов Пушкина и Лермонтова: 193
1) как надо читать стих 14 стихотворения Пушкина «Воспоминание»: Я трепещу и проклинаю... или Я трепещу, и проклинаю...? Я стою за первое (см.: Русская речь, I, [Пгр., 1923,] стр. 31); 2)как надо читать стих 6 стихотворения Лермонтова «Парус»: И мачта гнется и скрипит... или И мачта гнется, и скрипит...? Я стою за второе. Прав я или нет в моем понимании, в данном случае безразлично, но возможность самого вопроса, а, следовательно - и двоякая функция союза и, думается, очевидны[13]. Союзы в этой функции можно бы назвать присоединительными. Другие примеры: Я сел в кибитку с Савельичем, и отправился в дорогу (пример заимствован у Грота, но запятая принадлежит мне); вчера мы собрались большой компанией и отправились в театр, но проскучали весь вечер; На ель ворона взгромоздясь, позавтракать было совсем уж собралась, да призадумалась, а сыр во рту держала; я приду очень скоро, или совсем не приду; дело будет тянуться без конца, или сразу оборвется. <...> XIV. Особую группу составляют частицы, «уединяющие» слова или группы слов и образующие из них «бесконечные» ряды однородных целей. Формальным выражением этой категории является, во-первых, повторяемость частиц, а во-вторых, специфическая интонация. Они организуют то, что я называю «открытыми сочетаниями» (см. Русская речь, 1, стр. 22). Сюда относятся и - и..., ни - ни..., да - да..., или - или... и т.д. Их можно бы для краткости назвать союзами слитными. Примеры известны: И пращ, и стрела, и лукавых кинжал щадят победителя годы; Меня ничто не веселило - ни новые игрушки, ни сказки бабушки, ни только что родившиеся котята. <...> XV. Совершенно особую группу составляют частицы, выражающие отношение «определяющего» к «определяемому»[14] между двумя синтагмами и объединяющие их в одно синтаксическое целое высшего порядка (в разделе XI дело происходило внутри одной синтагмы). Частицы эти удобнее всего назвать относительными словами. Сюда подойдет и то, что традиционно называют союзами подчинительными (пока, когда, как, если, лишь, только и т.п.); но сюда подойдут и так называемые «относительные местоимения и наречия» (который, какой, где, куда, зачем и т.д.). Говорю «так называемые», потому что зачастую действительно нет причин видеть, например, в относи- 194
тельном который знаменательное слово, так как оно имеет лишь формы знаменательных слов, но не их значение. Сомневающиеся пусть попробуют определить, чем является который - существительным или прилагательным - во фразе я нашел книгу, которая считалась пропавшей[15]. Точно так же трудно признать наречие в когда хотя бы и в таком примере, как в тот день, когда мы переезжали на дачу, шел дождик. Однако возможность контаминации двух функций - служебной (относительной) и знаменательной, особенно существительной, - несомненна. Можно бы даже говорить о «знаменательных относительных словах» (ср. знаменательные связки). Например: гуляю, с кем хочу; отец нахмурил брови, что было признаком надвигавшейся грозы. Формальными признаками категории относительных слов является общее всем служебным словам отсутствие фразового ударения, а также то, что эти слова входят в состав синтагмы с характерной относительной интонацией. То, что делает эту категорию особенно живой и яркой, - это её соотносительность со словами знаменательными. Когда вы приéдете, мы будем уже дóма./ Когдá вы приедете? Я знаю, что вы пúшете./ Чтó вы пишите? Год, в котором вы приéхали к нам, для меня особенно памятен. / В котóром году вы приехали к нам? Недаром относительность всеми всегда ощущалась как единая категория, хотя и фигурировала зачастую в двух разных местах грамматики. <...> Проповедуя необходимость реформы старой школьной грамматики, я всегда отдавал себе ясный отчет в том, что реформа не поведет к облегчению. Идеалом была для меня всегда замена схоластики, механического разбора - живой мыслью, наблюдением над живыми фактами языка, думаньем над ними. Я знаю, что думать трудно, и тем не менее думать надо и надо, и надо бояться схоластики, шаблона, которые подстерегают нас на каждом шагу, всякий раз, как мысль наша слабеет. Поэтому не следует прельщаться легким, простым и удобным: оно приятно, так как позволяет нам не думать, но ложно, так как скрывает от нас жизнь, бесполезно, так как ничего не учит, и вредно, так как ввергает мысль нашу в дремоту. <...>
[1] Впрочем, едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительные, что они склоняются: скорее мы потому их склоняем, что они существительные. Я полагаю, что всё же функция слова в предложении является всякий раз наиболее решающим моментом для восприятия. Иначе обстоит дело, когда вопрос идёт о генезисе той или иной категории, и не только о филогенетическом аспекте, но и в онтогенетическом: тут важна вся совокупность лингвистических данных - морфологических, синтаксических и семантических.
[2] Что прилагательные могут быть неизменяемыми и считаться всё же прилагательными даже в тех языках, где прилагательные изменяются, между прочим, показывает старославянский язык.
[3] Вообще мнение, будто наречия по существу являются неизменяемыми, совершенно неосновательно: французское наречие tout согласуется в роде с прилагательным, к которому относится.
[4] К этой же категории относятся и слова много, немного, мало, сколько, несколько, которые по недоразумению считаются наречиями: я вижу несколько моих учеников / я ехал с несколькими учениками; в классе много детей / трудно заниматься со многими детьми и т.д. [5] На некоторые слова этой категории указал мне Д.В. Бубрих [6] Пример: по лицу его видно, что он веселится, глядя на нас; но в он сегодня резвится и веселится, как школьник оттенок будет другой. [7] Надо, впрочем, признать, что этот оттенок не всегда бывает вполне отчётлив. [8] Признание категории лица наиболее характерной для глаголов как «слов спрягаемых») в общем верно и психологически понятно, так как выводится из значения глагольной категории: «действие», по нашим привычным представлениям, должно иметь своего субъекта. Однако факты показывают, что это не всегда бывает так: моросит, смеркается и т.п. не имеют формы лица, <...> однако являются глаголами, так как дело решается не одним каким-либо признаком, а всей совокупностью морфологических, синтаксических и семантических данных.
[9] Под «формами» слова в языковедении обыкновенно понимают материально разные слова, обозначающие или разные оттенки одного и того же понятия, или одно и то же понятие в разных его функциях. Поэтому, как известно, даже такие слова, как fero, tuli, latum, считаются формами одного слова. С другой стороны, такие слова, как писать и писатель, не являются формами одного слова, так как одно обозначает действие¸ а другое - человека, обладающего определёнными признаками. Даже такие слова, как худой, худоба, не считаются нами за одно и то же слово. Зато такие слова¸ как худой и худо, мы очень склонны считать формами одного слова, и только одинаковость функций слова типа худо со словами вроде вкось, наизусть и т.д. и отсутствие параллельных этим последним прилагательных создают особую категорию наречий и до некоторой степени отделяют худо от худой. Конечно, как и всегда в языке, есть случаи неясные, колеблющиеся. Так, будет ли столик формой слова стол? Это не так уж ясно, хотя в языковедении обыкновенно говорят об уменьшительных формах существительных. Предобрый, конечно¸ будет формой слова добрый, сделать будет формой слова делать, но добежать едва ли будет формой слова бежать, так как самое действие представляется как будто различным в этих случаях. Ср. Abweichhungsnamen и Ubereinstimmungsnamen v O. Dittrich [в] «Die Probleme der Sprachpsychologie», [Leipzig,] 1913. В истории языков наблюдаются тоже передвижения в системах форм одного слова. Так, образования на -л-, бывшие когда-то именами лица действующего, вошли в систему форм славянского глагола, сделались причастиями, а теперь функционируют как формы прошедшего времени в системе глагола (захудал); эти же причастия в полной форме снова оторвались от системы глагола и стали прилагательными (захудалый). Процесс втягивания отглагольного имени существительного в систему глагола, происходящий на наших глазах, нарисован у меня в книге «Восточнолужицкое наречие», [т.I, Пгр..] 1915, стр. 137.
[10] [В обоих случаях] читать бе… Продолжение » |