Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове) / Под ред. Г. А. Зотовой. — 4-е изд. — М.: Рус. яз., 2001. — Глава I. Имя существительное. 2. Родовая классификация существительных.  3. Категория лица, одушевленности и неодушевленности в структуре существительных. – 59-85.

Стр. 59

_____________________________________________________________________________

2. РОДОВАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

§ 5. Категория рода имен существительных и ее предметно-смысловое содержание

Категорию грамматического рода некоторые ученые не без основания считали и считают "наиболее характерным морфологическим признаком"¹⁶ имен существительных. Ведь в некоторых группах имен существительных могут отсутствовать внешние признаки других категорий: падежа и числа (ср.: какаду, губоно, пари и т. п.). Между тем отнесение к одному из трех соотносительных классов — мужского, женского или среднего (т. е. ни того, ни другого — ни мужского, ни женского) рода — обязательно для каждого имени существительного в единственном числе.

Все существительные, за исключением тех, которые употребляются только в формах множественного числа (pluralia tantum), распадаются на три формальных класса, известных под именем грамматических родов: мужской, женский, средний. Эти классы имеют обозначение и выражение в форме номинатива (им. п.), в некотором количестве особых падежных окончаний для каждого из них и в формах суффиксального словообразования.

У подавляющего большинства имен существительных, у тех, которые не обозначают лиц и животных, форма рода нам представляется немотивированной, бессодержательной. Она кажется пережитком давних эпох, остатком иного языкового строя, когда в делении имен на грамматические классы отражалась свойственная той стадии мышления классификация вещей, лиц и явлений действительности. Теперь же форма рода у большей части существительных относится к области языковой техники. По крайней мере, таково наше непосредственное языковое восприятие. В современном русском языке род больше всего определяется по окончаниям. Так, существительные с основой на твердый согласный (кроме ж, ш) и с нулевым окончанием в именительном падеже единственного числа (вроде совет, транспорт, самолет и т. п.) относятся к классу слов мужского рода. Существительные с окончанием -а (-я) и его фонетическими безударными эквивалентами (например: страна, сеялка, работница, земля и т. п.) воспринимаются, за исключением небольшого круга слов, относящихся к лицам мужского пола, как слова женского рода. Существительные на -о, -е (за исключением единичных слов и разрядов слов, относящихся к лицам и животным, например Резниченко, Гнедко и т. п.) образуют класс слов среднего рода. Наконец, род существительных на мягкий согласный и также на -ш, -ж с нулевым окончанием именительного падежа единственного числа (зверь, кость, нож, рожь, шалаш, чушь и т. д.) определяется (исключая обозначения лиц, в которых родовые различия соответствуют половым различиям) только системой склонения единственного числа: слова с окончаниями, свойственными склонению стол, -а и т. д., входят в класс слов мужского рода, а те слова, которым присущи формы трех косвенных падежей на -и и творительного на -ью, присоединяются к классу слов женского рода¹⁰ . Родовые различия в именах существительных, по морфологическому облику похожих на прилагательные (портной, служащий, столовая и т. п.), узнаются по тем же приметам, что и в прилагательных. В современ-

* Список старых бессуффиксных имен существительных мужского рода мягкого склонения см. в «Русской грамматике» А. Х. Востокова¹⁷, а перечень таких же слов и мужского и женского рода — в «Практической русской грамматике» Н. И. Греча¹⁸. Г. Павский намечал такие семантические группы слов женского рода на мягкий согласный с нулевой флексией именительного падежа: 1) собирательные слова и отвлеченные, обозначающие качество, состояние и действие — женского рода. Поэтому сюда относятся отглагольные ( а также отпричастные) слова на -ль, -нь, -ть, а также на -знь, -ынь, -ость,  -есть, -ель, -овь, -вь, - ядь, адь; 2) названия лиц женского пола и самок; 3) имена многих рек и областей¹⁹.

Стр. 60

_____________________________________________________________________________

ном языке производство форм женского рода на мягкий согласный с нулем флексии в именительном падеже ограничено строго определенными грамматическими типами (явный — явь; широкий — ширь, нечисть, посещаемость и т. п.). Новые же бессуффиксные слова, оканчивающиеся на -ж, -ш, почти автоматически присоединяются к классу слов мужского рода (сельмаш и т. п.). Исключения единичны даже среди сокращенных обозначений.

Роль этих внешних примет особенно ярко выступает в распределении сокращенных или заимствованных слов по родовым группам. Так, греческие слова среднего рода на -ма (система, схема, тема, догма и т. п.) русским языком (в отдельных случаях — через посредство латинского языка) воспринимаются как формы женского рода. Латинские слова среднего рода на -ум в русском языке становятся словами мужского рода (например: аквариум). Но и здесь — при освоении заимствований — большое значение имеют смысловые аналогии и предметные связи (ср. род чужих названий городов, рек, газет и т. п.). Заимствованные слова могут включаться в родовой класс по смысловым связям с теми или иными русскими словами. Например, криг — с война; ср. "пресловутая блицкриг"; рифма — с стопа, строка (греч. ρυθμόσ; ср. ритм); виолончель (итал. violoncello, фр. la violoncelle) — с скрипка; кепи — с шапка (фр. le képi; ср. кепка); паштет (die Pastete) — по аналогии с пирог и т. п. Кроме того, родовая квалификация заимствованных слов может зависеть от того родового класса, к которому принадлежит в русском языке слово со значением соответствующего общего понятия (genus). Например, названия иностранных газет — женского рода (по роду газета); названия городов, если эти названия не соответствуют морфологическим нормам современного русского языка, зачисляются в класс мужского рода: Туапсе, Баку, Токио и т. п.; названия рек — женского рода и т. п.

Категория рода имен существительных, представляя собой во многих отношениях палеонтологическое отложение отживших языковых идеологий* , однако, не является в современном русском языке только техническим шаблоном "оформления" существительных. Она еще знаменательна²⁰. Правда, на основе современного языка и современного мышления нельзя непосредственно уяснить, почему слова потолок, сор, мор, сыр, жир, гроб, город, год и т. п. — мужского рода; стена, весна, плесень, плешь — женского рода, а поле, море, солнце, время, небо, лето — среднего рода. Самые мотивы распределения слов одного вещного круга (например: море, озеро, река, ручей, звезда, луна, солнце, месяц) по разным родам представляются непонятными. Так же неясно, почему живот мужского рода, а пузо или брюхо — среднего. Никто из говорящих на современном русском языке не осознает причины, почему из названий деревьев вяз, клен, ясень, дуб — мужского рода, а липа, осина, береза, сосна, ива, ветла, черемуха и др. — женского; или почему, например, кроме слова дерево (и растение), нет других русских обозначений деревьев среднего рода.

Один остряк в 20-х годах XIX в. считал непоправимым и непонятным противоречием русского языка то обстоятельство, что в нем слова доброта, надежда и снисходительность относятся к женскому роду, а гнев, сумасшествие и каприз — к мужскому и среднему²¹**.

* Изложение разных теорий о происхождении категории грамматического рода см.: Jespersen O. Die Sprache, ihre Natur, Entwicklung und Entstehung. Heidelberg, 1925, Kap. 19, S. 378 - 381$ The Philosophy of Grammar N,-Y., 1924, p. 166, 266. Ср. также: Trombetti A. Elementi di glottologia, Bologna, 1923, p. 256 - 258; Cassirer E. Die Begriffsform im mythischen Denken, Leipzig. 1922, S. 9. Ср. также замечания о категории рода в работах акад. Н. Я. Марра. Ср. гипотезы по вопросу о древнейших классификациях  имен, легших затем в основу типов именного склонения, у Cuny (Cuny A. Etudes prégrammaticales sur le domaine des langues indoeuropéennes et chamito-sémitiques, P., 1924).

** Можно думать, что эти остроумные замечания принадлежат юному  Лермонтову.

Стр. 61

_____________________________________________________________________________

Таким образом, внешние, чисто технические критерии родовой классификации как будто играют основную роль в системе имен существительных, не относящихся к лицам и живым существам. Ср.: браслет — браслетка, жилет — жилетка; зал — зала (в редких случаях — зало); мотоциклет — мотоциклетка; санаторий — санатория; соусник — соусница и т. п.

Правда, и в современном русском языке можно заметить некоторую последовательность в распределении отдельных групп имен существительных по родовым классам в зависимости от их значения. Так, к категории мужского рода относятся названия месяцев (январь, февраль и т. д.), металлических монет (названия бумажных денег — женского рода: трехрублевка, пятерка, сотня и т. п.), кустарников, ветров и др. К классу слов женского рода — названия сортов яблок, видов огнестрельного оружия (двустволка, берданка и т. п.). Но и тут мотивы родовой классификации могут быть вскрыты лишь историей языка. Во всяком случае, понятия мужской, женский не вяжутся с соответствующими разрядами слов, принадлежащих к категории "неодушевленности".

Но рядом с грамматическими представлениями о роде в нас живет и сознание реальных родовых представлений, зависимых от наших представлений о естественном поле живых существ. "Эти реальные представления влияют на грамматические представления, подчиняя их себе"²².

В современном литературном языке категория рода имен существительных выражается ярче всего в грамматическом противопоставлении названий лиц мужского и женского пола. Выстраивается такая вереница семантически соотносительных пар, коррелятивных слов, в которых женский род обозначается или одним окончанием, выполняющим функцию родовой форманты, или производящим суффиксом и окончанием: кум — кума; раб — раба; чудак — чудачка; супруг — супруга; гость — гостья; сват — сватья — сваха; игумен — игуменья; болтун — болтунья; колдун — колдунья; мастер — мастерица; граф — графиня; господин — госпожа; плут — плутовка; черт — чертовка; герой — героиня, комсомолец — комсомолка; ударник — ударница; конторщик — конторщица; свекор — свекровь; старик — старуха; старикашка — старушонка; внук — внучка (устар. внука); кассир — кассирша; милиционер — милиционерша; опекун — опекунша; великан — великанша; студент — студентка; курсант — курсантка; коммунист — коммунистка; крестьянин — крестьянка; учитель — учительница; купец — купчиха; ткач — ткачиха; портной — портниха и т. п. Ср. поп — попадья (с греч.). Ср. у Чернышевского в романе "Что делать?": "...больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихой". Менее последовательно соответствие категории рода полу живого существа выступает в обозначениях животных: волк — волчица; осел — ослица; тигр — тигрица; лев — львица; медведь — медведица; орел — орлица; заяц — зайчиха; павлин — пава; кот — кошка; голубь — голубка; гусь — гусыня; индюк — индюшка и т. п. Но ср.: крыса, мышь, собака, лошадь, жук, муха, щука, окунь, карась и т. п. Любопытно, что при родополовой дифференциации имена лиц женского пола и самок животных являются производными от соотносительных существительных мужского рода.

Было бы односторонне и ошибочно находить в современной категории рода лишь отражение реальных половых различий живых существ. Показательны грамматические приемы распределения по родам заимствованных несклоняемых существительных, имеющих нарицательное значение. Все несклоняемые существительные, обозначающие неодушевленные предметы, относятся к среднему роду (кабаре, манто, кино, коммюнике, рагу, амплуа, жюри, бра и т. п.), кроме слова кофе, которое употребляется в мужском роде (пью крепкий кофе). Существительные, обозначающие лиц женского пола, относятся к женскому роду (леди, мистрис, мисс, мадам и т. п.); заимствованные нескло-

Стр. 62

_____________________________________________________________________________

няемые названия животных употребляются в женском роде лишь в том случае, если они подчеркнуто указывают на самок, например: шимпанзе кормила детеныша. Вообще же все несклоняемые существительные, обозначающие живых существ, относятся к мужскому роду независимо от пола (например: какаду, шимпанзе, гну и т. п.).

Легко заметить, что и в чисто русских словах, являющихся названиями лиц, т. е. людей, формой мужского рода подчеркивается не столько идея пола, сколько общее представление о лице, отнесение к классу или разряду людей, обозначение социальной роли человека. Например, для общего логического обозначения понятия о людях, принадлежащих к классу крестьян, мы воспользуется словом мужского рода крестьянин, отнюдь не подразумевая при этом мужчин, а имея в виду лиц обоего пола. Этот смысл очень ощутителен в таких выражениях, как Дом крестьянина, газета "Вузовец", работники просвещения и т. п. Идея пола остро выдвигается лишь в тех обозначениях лиц мужского пола, в которых половой признак подчеркнут дополнительно лексическим значением основы, например: евнух, усач, двоеженец, родитель и т. п.; ср.: роженица, кормилица и другие подобные. Однако в обозначениях лиц, в названиях человека (а не в характеристиках его) невозможны формы женского рода применительно к мужчинам в отличие от названий животных (куница, белка, лисица, лягушка, змея и т. п.). Все это говорит о том, что в категории мужского рода ярче выражена идея лица, чем идея пола (ср. человек и отсутствие формы человечица). В именах существительных, являющихся именами женщин, идея пола ощущается резче и определеннее. Но за пределами категории лица с родовыми классами сочетаются другие оттенки значений, не имеющие ничего общего или имеющие мало общего с идеей пола.

Таким образом, грамматическая форма рода может быть источником тонких семантических эффектов.

Даже в словах, обозначающих не живые существа, а вещи и отвлеченные понятия, с родовыми различиями связаны потенциальные смысловые оттенки. Речь идет не о семантических различиях между словами разного рода, имеющих общую основу (вроде метод и метода, манер и манера, карьер и карьера и т. д.). Суть в том, что категория рода и теперь оказывает влияние на семантическую судьбу слова. Прежде всего при отнесении или применении слова к лицу, при персонализации имени остро сказывается несоответствие рода и пола. Например, при наречении имени ребенку официальное (т. е. не фамильярно-домашнее) женское имя или выбирается среди слов женского рода, или строится по их образцу. Женщина, нормально, не бывает ни Миром Сидоровичем, ни Маем Дунаевичем (ср. новые мужские имена: Владилен, Коммунар, Краснослав, Любомир, Пурпур и т. п.; женские: Октябрина, Декрета, Заря, Искра, Коммунара, Нинель, Эра, Лада и т. п.)²³.

Но, понятно, при экспрессивном преобразовании слова, при превращении его в ласкательное имя "детеныша" половые представления нейтрализуются. Тут возможны и употребительны уменьшительно-ласкательные формы мужского рода и в отношении лиц женского пола: Верунчик, Дусик и т. п.

Проф. А. В. Миртов правильно заметил: "Если грамматический род не отождествлять с полом, то придется признать, что и в названиях неодушевленных предметов грамматический род — не просто формальный пережиток, а в основном явление живое и семантически не погасшее. Сила семантических моментов значительно сказывается в многочисленных случаях возникновения колебаний в роде (возникновение родовых дубликатов слов) и в способах грамматикализации слов, заимствуемых из других языков" (Тезисы к диссертации "Категория грамматического рода в русском языке").

Стр. 63

_____________________________________________________________________________

В связи с этим следует вспомнить слова А. А. Потебни: "О том, имеет ли род смысл, можно судить лишь по тем случаям, где мысли дана возможность на нем сосредоточиться, т. е. по произведениям поэтическим"²⁴.

Смысловые оттенки, потенциально заложенные в формах грамматического рода, ярко выступают при образном употреблении слова. Тут, конечно, играет особенно большую роль принцип олицетворения, метафорической персонализации. Так, в известном стихотворении Гейне "Die Lotosblume" месяц — der Mond — изображается любовником, который пробуждает возлюбленную — die Lotosblume — своим лучом*. Лотос — die Blume — стыдливая, кроткая девушка, дрожащая, краснеющая, льющая слезы. Понятно, что при буквальном переводе на русский язык этот строй образов не может сохраниться, так как слова цветок и лотос мужского рода и, следовательно, не могут символизировать женственное начало.

Sie blüht und glüht und leuchtet,
Und starret stumm in die Höh',
Sie duftet und weinet und zittert
Vor Liebe und Liebesweh.

Поэтому M. Михайлов в своем переводе этого стихотворения изменяет весь строй образов, рисуя любовное томление лотоса по луне:

Ср.:

Der Mond, er ist ihr Buhle.
Er neckt sie mit seinem Licht
Und ihm entschleiert sie freundlich
Ihr frommes Blumengesicht.

      Для сохранения ситуации и общей семантической атмосферы стихотворения А. Майков вместо лотоса изображает лилию.

Лилия

Еще более показательны смысловые вариации, обусловленные родовыми различиями тех слов, которыми передавалось немецкое ein Fichtenbaum в разных переводах стихотворения Гейне "Ein Fichtenbaum steht einsam" ("Lyrisches Intermezzo", XXXIII). У Ф. И. Тютчева говорится о кедре:

На севере мрачном, на дикой скале,
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он в инистой мгле.
И сон его буря лелеет.
Про юную пальму снится ему,
Что в краю отдаленном Востока
Под мирной лазурью, на светлом холму
Стоит и растет одиноко ²⁶.

* Пример заимствован из лекций проф. С. К. Булича по синтаксису  русского языка.

Стр. 64

_____________________________________________________________________________

У Лермонтова — под влиянием женскою рода слова сосна — решительно меняется вся семантика стихотворения:

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.
И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.

Л. В. Щерба замечает по этому поводу: "Мужской род (Fichtenbaum, а не Fichte) — не случаен, и в своем противоположении женскому роду — Palme — он создает образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом "сосны" отнял у образа всю его любовную устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления русского перевода"*.

Известно, каким превращениям подверглась лафонтеновская басня "Le cigal et la fourmi" в переводе И. А. Крылова "Стрекоза и Муравей", оттого что в русском языке у действующих лиц изменился и род, и пол. Ведь слово муравей в русском языке мужского рода (фр. la fourmi), а в связи с этим кузнечик должен был превратиться в попрыгунью стрекозу**.

Заложенные в форме рода потенциальные смысловые оттенки нередко реализуются и определяют путь метафорического употребления слова. Так, Н. В. Гоголь в "Петербургских записках 1836 г." писал: "Москва женского рода, Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи..."; "...Москва — старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается на свете; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европой, раскланивается с заморским людом".

Д. Н. Свербеев иронически отмечал несоответствие в форме рода между словом Киев и его прозвищем "матерь городов русских": "Матерь городов русских, как называют часто Киев, неизвестно почему переделывая его в женщину" ^27а.

Ср. в сказке Салтыкова-Щедрина "Добродетели и пороки": "Произросло между ними в ту пору существо среднего рода, ни рак, ни рыба, ни курица, ни птица, ни дама, ни кавалер, а всего помаленьку. Произросло, выровнялось и расцвело. И было этому межеумку имя тоже среднего рода: "Лицемерие".

А. С. Шишков приводил любопытный пример толкования категории рода царской цензурой начала XIX в.: "Цензоры во все времена были у нас большею частию худы, то есть не довольно сведущи в словесности. Я помню, давно уже, что один из них не хотел пропустить выражения нагая истина, сказывая, что истина женского рода, и потому непристойно ей выходить в свет нагой" ²⁸.

* Ср. статью Л. В. Щербы в сборнике «Советское языкознание», вып. 2: «Сосна» Лермонтова в сравнении с ее немецким прототипом^26а.

** Для характеристики тех семантических оттенков, которые связаны в русском языке с категорией рода, интересны и обратные примеры перевода с русского на иностаранные языки. Так, стихи Пушкина из «Пророка»:

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы

— не могли быть буквально переданы на итальянском языке: итальянское aquila (орел) обозначает как самца, так и самку.

Граф Риччи перевел пушкинские стихи об испуганной орлице так:

Spalancaronsi gli occhi, uguali a quei

 D’aquila che sul nido si spaventi

(т.е. как у «орла, испуганного в своем гнезде»). Он писал Пушкину, что отсутствие в слове aquila (орел) родовых различий побудило его «поставить орла в положение, которое указывало бы на его пол и на причину, по которой он испытывает страх — чувство, вообще говоря, не свойственное гордой и смелой породе этого благородного животного»²⁷.

Стр. 65

_____________________________________________________________________________

Таким образом, в кругу обозначений лиц, а также при образном олицетворении категория грамматического рода в современном русском языке имеет своей реальной базой представления об естественном поле живых существ, однако и тут с очень существенными ограничениями. В живой языковой системе эти представления своеобразно перерабатываются в соответствии с грамматической традицией и с семантическими особенностями слов.

Так, хотя в названиях лиц различение грамматического рода чаще всего основано на различиях в поле (т. e. на реальной отнесенности форм слова к свойствам существа), однако здесь наблюдаются своеобразные оттенки родовых различий, отражающие грамматический строй и социальное мировоззрение предшествующих эпох. Целый ряд слов, которыми обозначаются лица по званию, должности, занятию, профессии, сохраняет форму мужского рода и в тех случаях, когда соответствующие обозначения применяются к женщинам. Таковы, например, слова доктор (ученое звание), доцент, профессор, инженер, архитектор, техник, математик, зоолог, философ, монтер, врач (ср. зубной врач Горохова), директор, агент, фининспектор, нотариус, бригадир, педагог, секретарь, вице-президент и т. п.; ср.: член общества, организации; председатель колхоза; ср. сокращенные слова в применении к женщинам: зав, зам, парторг, профорг, управдел и т. п. Ср. у М. Горького в статье "Литературные забавы": "Я была батрачкой, горничной, домашним животным моего мужа, — я стала профессором философии, агрономом, парторгом..." ("Литературная газета", 1935, № 4). Ср. у Достоевского: "Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец" ("Идиот").

Вот еще несколько литературных примеров: "Молодец, женщина! Вот что называется ребром поставить вопрос!" (Л. Толстой, "Война и мир"); "А невесте скажи, что она подлец" (Гоголь, "Женитьба"); "Это была женщина-классик" (Достоевский, "Бесы"). Ср. отсутствие параллельных форм женского рода в словах удалец, храбрец, мудрец, товарищ и т. п.

Точно так же в форме мужского рода остается большая часть сложных слов, означающих действующее лицо и в тех случаях, когда они применяются к женщинам, например: водовоз, пивовар, винокур, скороход (ср. у Островского в "Последней жертве": "Я, было, крикнула, — не оглядывается, не бежать же мне за ней, я не скороход"), дровосек, блюдолиз, буквоед, групповод, кружковод, садовод и т. п. Но при пренебрежительной окраске характеризующего слова иногда образуются и формы женского рода с помощью суффикса -к-, например: бузотерка, дармоедка, ротозейка и другие подобные.

Отсутствие соотносительных слов женского рода во многих обозначениях лиц по профессии, должности, званию и — вследствие этого — применение слов мужского рода и к женщинам обусловлены разными причинами. Сюда относится: 1) преобладание мужского труда в кругу соответствующих должностей и профессий, особенно в дореволюционную эпоху (например: доцент, профессор, инженер, поп, дьякон, кантор, шаман и т. п.); 2) консерватизм, противодействие самой языковой системы, например: суффикс -ша, обязательный для большей части названий женщин по профессии и должности (особенно соотносительно с именами на -ор, -ер), обозначает женщину не только в сфере ее труда, но и в ее семейной роли, как жену кого-нибудь (ср.: профессорша, инженерша и т. п.); возможность двусмысленного понимания препятствует широкому распространению профессиональных обозначений с суффиксом -ша, 3) гораздо больший интеллектуальный вес и семантический объем, а также объективность, свобода от экспрессивных примесей и обобщенный характер официальных должностных обозначений мужского рода, сравнительно с экспрессивно окрашенными парными словами женского рода, имеющими суффиксы -ша, -иха (ср. врачиха) и -к- (-ичка, -чка); ср., например, техничка,

Стр. 66

_____________________________________________________________________________

медичка, историчка и т. п. для обозначения студенток соответствующих специальностей; 4) отсутствие живых, продуктивных образований женского рода от многих бессуффиксных слов, относящихся к категории лица и имеющих общее родовое значение, например от слов человек, друг, враг, товарищ; ср. пловец и отсутствие пловица в общем, непрофессиональном употреблении*. Ср. соотношение борец — борчиха в профессиональной терминологии, но в переносном, отвлеченном смысле употребляется слово борец; женщина — борец за свободу.

Дело в том, что слова мужского рода, относящиеся к категории лица. прежде всего выражают общее понятие о человеке — его социальную, профессиональную или иную квалификацию — независимо от пола. Формой мужского рода характеризуется имя человека вообще. Поэтому названия лиц в форме мужского рода могут относиться и к женщинам, если нет упора на половую дифференциацию особей. В категории мужского рода очень заметно значение социально активного лица.

Поэтому в современном русском языке те суффиксы лица женского пола. которые обозначают женщин по их профессионально-общественному положению, по происхождению, кругу занятий и т. п. (например: -ка, -ица, -чица, -щица и др.), ограничены в своем применении некоторыми семантическими условиями и грамматическими нормами. Они соотносительны с строго определенными типами обозначений лиц мужского рода (ср.: знахарь — знахарка, свинарка, доярка; кулак — кулачка; конторщик — конторщица и т. п., но невозможно — врачка или врачица; рвачка или рвачица; человечица к человек; профессорка или профессорица; инженерка и т. п.; ср. употребительное в начале XIX в. — до 40 — 50-х годов — литераторка к литератор).

Следовательно, в категории рода социальная действительность отражается лишь в перспективе прошлого**.

* Курьезны осмеянные Н. А. Добролюбовым в "Свистке" рассуждения автора грамматик В. А. Половцева в необходимости расширения и пополнения класса слов женского рода образованиями, параллельными официальным обозначениям мужчин. В эпоху буржуазной моды на эмансипацию женщин это казалось естественным (письмо «О женщинах» в «Журнале землевладельцев», 1858, №8): «Журнал ваш (т. е. «Журнал землевладельцев». — В. В.) как будто не благоволит к прекрасному полу. Положим, что общее название «землевладельцев» относится к девицам, замужним и вдовам из помещиц, точно так же как и к сыновьям их и внукам, супругам и братьям, отцам и праотцам: тем паче под названием «крестьян», об улучшении быта которых теперь заботятся, надобно разуметь и крестьянок. Но вот в списках «дворян-помещиков разных губерний, подавших отзывы с изъявлением готовности упрочить быт своих крестьян», неужто ни одна губерния не упомянет и «дворян-помещиц»?

«Нельзя ли было напечатать списки хоть особой книжкою… Ошую могли бы быть мужчины, а одесную с пробелами — женщины и девицы. А уж если разделять да распределять, так можно было бы расписать имена и по классам супругов  и отцов: юнкерша и канцеляристша точно так же заняли бы свое место, как и действительные тайные советницы, графини и светлейшие княгини. Не знаю, почему у нас нет слова другиня, т. е. друг женского пола… Это совсем не подруга, подружка, подруженька, которые веют на нас молодостью, и друг — не то, это мужчина. Другиня… могло бы быть самым почетным из всех званий женщины и даже девицы… У нас есть женские названия: княгиня, героиня, богиня от мужский князь, герой и бог (языческий). Почему же не быть другине от слова друг?»

Слово другиня употреблялось Тредиаковским. Ср. у Пушкина в «Тени Фонвизина» ироническое примечание этого же слова:

Твоя невинная другиня,

Уже поблекши… Продолжение »